Драматургия Шекспира

Мне же казалось, что главной изобразительной темой спектакля должно быть небо. Небо над детально разработанными «римской» и «египетской» площадками для актеров. Мне казалось, что на фоне неба фигуры актеров читались бы пластически выразительно, как античные статуи. Кажется, удалось сохранить характер античной скульптуры в костюмах. Римские тоги и плащи (их сделали весьма неожиданным и остроумным способом — из мохнатых простынь) драпировались тяжелыми складками.
Пирамида появлялась на сцене в различных ракурсах, действие происходило на «ярусах» спрятанной в пирамиду игровой площадки. Римская сцена происходила на фоне замкнутого полукружия колонн — без интервалов. Этот полукруг то раздвигался, то смыкался. В его движении, фактуре, масштабах ощущалась массивная мощь,- так же как в костюмах римских воинов и тяжелых щитах, из которых Таиров складывал страшные военные машины.
Я работал над спектаклем с увлечением, но довольно формально. Вероятно, по молодости лет я был особенно захвачен внешней формой пьесы, ее «географией», перенесением действия то в Рим, то в Египет. Сказалось, вероятно, и отсутствие целой пьесы, несколько неорганичное соединение в одном спектакле Шекспира, Шоу и Пушкина.
Потому, несмотря на замечательную музыку С. Прокофьева к спектаклю (это была первая работа композитора в Советском Союзе), несмотря на то, что Таиров работал с огромным накалом и страстью экспериментатора, спектакль этот не принес мне настоящего творческого удовлетворения.
Совсем новые ощущения и радости принесли мне встречи с комедиями Шекспира. Правда, первая из них закончилась неудачно: «Два веронца», над которыми я работал с Натальей Сац, выпущены не были. Зато позже многое из найденного в работе над макетом «Двух веронцев» я смог использовать, когда оформлял «Много шума из ничего».