Новые ощущения

Постановка И. Раппопорта сверкала шекспировским задором, богатством выдумки, легкой, озорной непринужденностью. Замечательно играли актеры. И я «озорничал», оформляя этот спектакль (впрочем, оформлять любую комедию Шекспира нужно с известной долей «озорства»).
Вращавшиеся, менявшиеся с каждым поворотом башни, яркие фонари на празднике, ковры в сценах сада и дворца, шапки листвы, быстро превращавшие декорации в деревья — во всем мне хотелось найти соответствие игре великолепного актерского ансамбля. Мне казалось, что в данном случае можно «осовременивать» исторические костюмы.
В таком же ключе была написана и музыка Тихона Хренникова.
Молодость и радость бытия — об этом писал Шекспир в своей комедии. И все мы тогда были молоды, полны энтузиазма, ожиданий, светлых перспектив. Потому нам все казалось необычайно близким, органичным, естественным. Наши настроения счастливо совпадали с настроениями пьесы. То был этапный по своему значению спектакль — спектакль, поставленный молодым, не боявшимся риска театром. Именно поэтому «Много шума» производило тогда впечатление точного перевода Шекспира на современный язык сцены.
О том, что в Шекспире, как нигде, важно соблюсти меру, я убедился почти десятью годами позже, работая над «Двенадцатой ночью» в Малом театре. Казалось, что мысли и идеи спектакля близки моей любимой вахтанговской работе. Но они утратили свежесть и прелесть новизны. И не было здесь той меры, той «отжатости» всего украшательского, лишнего, которая определила успех и долговечность вахтанговской постановки.
Видимо, я ошибался здесь точно так же, как и режиссер. Содружество было, но оно основывалось на ошибочном понимании задач спектакля. В результате сцена была перегружена.
Все было красиво, особенно последняя картина, игравшаяся на двух соединенных мостиком кораблях, с красиво освещенной и написанной водой.