Был игровой занавес — терракота в чеканных бронзовых звездах. Портал имел двойное значение — то он был частью собственно декораций в интерьерных картинах, то рамой для пейзажей. Работа над «Ромео и Джульеттой» памятна для меня тем, что я здесь впервые обратился к живописи. «Египетские ночи» и «Много шума из ничего» решались в макете. Но спектакль был готов задолго до того, как меня пригласили для создания декораций. Работа не заключала в себе творческого риска, и это, конечно, привело к известной неудовлетворенности. У меня было чувство долга перед этим произведением Шекспира, и я с большой радостью взялся за него вторично, чтобы решить все по-настоящему.
Я пришел к вахтанговцам тотчас же после завершения работы над «Гамлетом». Мне казалось, что важней всего в Шекспире найти единый зрительный образ спектакля — лаконичный и выразительный. Я хотел сделать центром замысла белую колонну. Мне казалось, что этот мотив классической архитектуры должен восприниматься как памятник любви героев, их чистоте и верности, победившим смерть. Колонна оставалась лейтмотивом всего решения, задуманного в плане монументально поэтическом, как и музыка Д. Кабалевского.
В театре мои предложения не были приняты единодушно. Мне советовали поставить «для ясности» вторую колонну. Но одна колонна, повторяю,- это символ, а две — архитектура вообще.
Колонна была черно-белая. Ее темная сторона «играла» в декорациях кельи Лоренцо, спальни Джульетты, Мантуи. А в финале она поворачивалась белой стороной. У ее основания стоял саркофаг. Черный занавес, закрывающий колонну, как крыло мрачной птицы, падал в момент гибели героев. Мне казалось, что в актерском прочтении спектакль тоже требовал трагедийной сдержанности, лаконизма. Но, приняв мои декорации, создатели спектакля поставили трагедию в совсем другом плане, и спектакль не принес театру славы.